«Московская правда», 19/02/2004.

 

Воспитание прекрасным. Школа имени Рихтера

Автор: Луиза ШАРАПОВА

 

В ТОТ ДЕНЬ филиал Малого театра - и сцену, и зал - "захватили" юные дарования. Многоголосый детский хор, открывавший концерт, с первых нот установил атмосферу творческого праздника. Звучала классическая и народная музыка. Пианистов сменяли скрипачи, пленяли своим искусством юные балерины, гром аплодисментов сопровождал каждый концертный номер камерного оркестра, ансамбля народных инструментов, духового оркестра... Так отмечала свое 25-летие школа искусств имени Святослава Рихтера.

1450 детей сегодня учатся здесь (Каширское шоссе, 42, корп. 3) понимать, любить и созидать красоту, познавать мир искусства. Приходят сюда после занятий в обычной школе, чтобы приобщиться к миру прекрасного, "взять свою высоту" в музыке, балете или в живописи. Школа объединяет эти три направления под одной крышей. Рассказывает директор Людмила Николаевна Михалева:

- У нас работают три отделения, включающие в себя десять самостоятельных отделов: хореографии, художественное, музыкальное (три фортепианных отдела, струнный, классы духовой музыки, игры на народных инструментах), хоровое (оно создано совсем недавно), а также недавно открытое отделение общего эстетического образования (здесь дети обучаются всему понемногу - рисованию, музыке и пению). С 1 апреля мы ведем прием заявлений, с 15 по 25 мая проходят приемные экзамены. Сто сорок детей набираем ежегодно. Существует и конкурс. Бесконкурсными остаются пока только классы арфы, виолончели и валторны.

ЭТО УЧЕБНОЕ заведение ЮАО было образовано в ноябре 1978-го. Тогда по примеру первой в СССР школы искусств им. Чурлениса в Литве в Москве создали на базе музыкальных школ три таких центра - в Перове, Медведкове и Москворечье. В москвореченской было поначалу всего два педагога по хореографии и один по изобразительному искусству. Внедряла новшество директор тех лет Ираида Тимофеевна Бобровская. Личность легендарная. Это она поднимала школу. Под ее напором выстроено было новое здание. Ее силами, упорством и удивительным энтузиазмом создавался замечательный коллектив.

Проблема строительства второй очереди школьного здания решается все 25 лет. Время было неблагодарное для таких решений - власти менялись. Строительство не отменялось, но вопрос этот плавно перетекал из одного постановления в другое. И вот 31 декабря прошлого года вышло очередное - его подписал Юрий Лужков. Кажется, наконец-то свершится. Пристройка для хореографического отделения должна возникнуть в 2006 году. Капитально ремонтируется и основное здание - работы тоже должны завершиться к этому времени.

ТЕПЕРЬ об имени. Замечательной страницей школьной истории стала дружба с великим музыкантом XX века Святославом Теофиловичем Рихтером. В комнате-музее свято хранятся переданные пианистом в дар школе личные вещи, медали, программки, картины, сувениры. Как вспоминают ветераны школы, однажды Бобровская была в ДК "Москворечье", где состоялось выступление Рихтера. И вся музыкальная школа присутствовала на том концерте. А по окончании Бобровская поспешила в артистическую и пригласила пианиста в гости в школу... И был незабываемый концерт великого пианиста, и знакомство со школой, и теплое застолье с пышными, собственного приготовления пирогами. Все понравилось Рихтеру, а его выступления стали традицией. Даже в последние годы жизни, проходившие во Франции и Италии, пианист непременно бывал в этой школе каждый приезд в Россию. В правилах у него было перед концертами в консерватории или Зале им. Чайковского выступать в школе искусств. Благодаря Рихтеру и его супруге, певице, народной артистке СССР Нине Дорлиак выступали в школе с концертами Юрий Башмет и Олег Коган, Галина Писаренко и Наталия Гутман...

В конце прошлого века пошло поветрие - присваивать творческим коллективам и учебным заведениям имена великих людей. Тут сомнений не возникало: конечно, Рихтер! Но вопрос деликатный. Рихтеру уже за семьдесят, живет за границей. Согласится или обидится?.. Из письма Рихтера: "Благодарю за желание присвоить мое имя вашей школе и согласен с радостью".

* * *

Цикл юбилейных торжеств в честь 25-летия школы завершится 19 марта акцией в честь памяти Святослава Рихтера. Вечер (а такие проходят ежегодно) приурочен к дню рождения великого музыканта.

 

«Республика Татарстан», 17/03/2005.

 

ФРАНЦУЗСКИЙ АЛЬЯНС В КАЗАНИ: ПЕРВЫЕ АККОРДЫ

Автор: Армен МАЛАХАЛЬЦЕВ

Фрагмент:

В минувшее воскресенье в Государственном Большом концертном зале им. С.Сайдашева состоялся единственный концерт выдающегося французского пианиста Мишеля Дальберто. Его приезд в Казань связан с важной общественной акцией.

Во время прошлогоднего визита в столицу нашей республики посла Франции в РФ Жака Годэ при поддержке Президента Татарстана Минтимера Шаймиева была достигнута договоренность об открытии в Казани, к тысячелетию города, отделения Французского Альянса.

Наша справка. Французский Альянс - это российская некоммерческая организация, цели и устав которой признаны Французским Альянсом в Париже, созданным в 1883 году. Французский Альянс объединяет по всему миру тех, кто интересуется французским языком и культурой. Филиалы этой общественной организации действуют в более 130 странах.

 

- Месье Дальберто, во-первых, позвольте поблагодарить вас за то огромное удовольствие, которое вы доставляете слушателям своей игрой...

- А я счастлив быть снова в Казани. Все эти годы я хранил память о прошлой встрече с ней, о вашем великолепном концертном зале и взыскательной казанской публике. А наша новая встреча доставляет мне особое удовольствие еще и потому, что совсем скоро Казань присоединится к Французскому Альянсу, и для меня большая честь выступить в поддержку этого доброго начинания. Уверен, что с появлением в Казани этой организации сотрудничество деятелей культуры и искусства наших стран станет еще более тесным и эффективным. Кстати сказать, первый великий пианист, которого я услышал, был ваш гениальный соотечественник Святослав Рихтер. Это произошло на его первом концерте в Париже. Мне тогда было пять с половиной лет...

- А лично вы с ним были знакомы?

- Да. Мы встречались дважды. В первый раз, когда по приглашению Рихтера я участвовал в организованном им музыкальном фестивале "Музыкальные празднества в Турене". Я играл Брамса. Но, к сожалению, Рихтеру не понравилось. А следующая наша встреча произошла, когда я уже сыграл и записал все фортепианные сочинения Шуберта. Эти диски я подарил Святославу Теофиловичу, и было заметно, что на этот раз моя игра его впечатлила.

«Культура», 24/03/2005.

ЗЕРКАЛО

Автор: Татьяна ДАВЫДОВА

 

ЮБИЛЕЙ

Святославу Рихтеру исполнилось бы 90

 

20 марта исполнилось 90 лет со дня рождения Святослава Рихтера, имя которого по-прежнему первым приходит в голову, когда заходит речь о фортепианном искусстве. Кто он был?.. Время идет, и юный N, купив диск и впервые увидев на обложке его имя, возможно, полюбопытствует и заглянет в какую-нибудь энциклопедию. И прочтет там, что исполнению Рихтера были присущи "глубина и серьезность", "безупречный вкус", "проникновение в стиль", "тщательная проработка деталей", "выразительность", "ясность концепции", что он "обладал феноменальной техникой в сочетании с многогранной артистической индивидуальностью" и т.д. Свод общих выражений, в которых пишут и о многих других. Разве что у Рихтера, пожалуй, самый полный список.

Но далее наш N обнаружит и нечто особенное: что Рихтер был "носителем высочайшего артистического и нравственного авторитета" и "могучей духовной силы". В этом, наверное, и заключена главная причина беспрецедентной притягательности этой личности для всех, кто страстно желал бы постичь сущность искусства и жизни человека в нем. Общение с ним открывало путь к вожделенной Истине и приближало к ней.

Трудно говорить о Рихтере тому, кто не был с ним близок. Даже для друзей, говорят, он был великой загадкой. Взращенный на опере и ценящий театральность в музыке, он был словно актер шекспировского театра, слившийся со своим героем и существующий в своем мире между фантазией и реальностью. Слишком необъятным был этот мыслящий океан, и слишком мало он стремился к тому, чтобы быть однозначно понятым. Он уверял, что "толкования по поводу музыки излишни". По поводу Рихтера они излишни, наверное, тоже.

Главной своей задачей верный жрец Храма композиторов полагал быть "зеркалом партитуры", которому "публика безразлична". А публика жадно внимала рихтеровским "отражениям", в галерее которых находила шедевры, эталонные прочтения. Ныне это классика интерпретации. (Хотя само слово "интерпретация" Рихтер не любил, открещивался от него.) "Исполнитель есть, в сущности, исполнитель воли композитора. Он не привносит ничего, что не содержалось бы в сочинении. Если он талантлив, он приподнимает завесу над истинным смыслом произведения - лишь оно гениально, и лишь оно в нем отражается. Он не должен подчинять музыку себе, но - растворяться в ней". Как ни желал великий музыкант растворить свою феноменальную индивидуальность, ему это было нелегко, и он это понимал. Подобно Моцарту, шутившему, что требуется лишь вовремя нажимать нужные клавиши, Рихтер утверждал, что достаточно лишь "внимательно смотреть в ноты". Все гениальное просто. Но не легко.

Рихтер говорил, что у него было три учителя: Нейгауз, родной отец и Вагнер. Объяснял, чему научился у них. Но по большому счету, ему, самоучке, одаренному высокой способностью к самосовершенствованию, не нужны были учителя в обычном смысле. "Я от природы лентяй". Да, лентяй при штудировании ненужностей, навязанных стандартным учебным процессом, но в искусстве - великий труженик. Абсолютная творческая самодостаточность породила и безапелляционность в суждениях. Его мнения, часть которых разлетелась в виде афоризмов, порой не отличались либерализмом и не несли в себе сомнения: "Я человек хладнокровный и способен судить обо всем беспристрастно". Но и себя он судил не менее сурово: "Мне присуща склонность судить строго, своего рода немецкая дотошность, я ведь способен различать, что истинно, а что ложно, в отношении самого себя, что более и менее приемлемо, а что попросту плохо".

Аскет в материальном мире, но алчный до идей, Рихтер имел огромный репертуар ("Я - всеядное и прожорливое животное"). Пробовал себя в роли сочинителя (литературных пьес, фортепианных миниатюр, оперы), дирижера (но публично выступил лишь однажды). Рисовал чудесные пастели и увлеченно фотографировал. Устраивал в своей квартире костюмированные балы, выставки, музыкальные собрания; организовал целых три фестиваля - в Туре, Москве и Тарусе. Поставил две оперы Бриттена на "Декабрьских вечерах"...

Сегодня от Рихтера остались прежде всего его записи. Кокетничал ли он, когда говорил, что не любит их (ибо "нет неожиданностей"), прав ли был Гленн Гулд, когда говорил, что Рихтер "позволяет размножать записи, которые создают о нем превратное мнение...". Но если записи и неравноценны, то и правдивее, и полнее вырисовывается в их совокупности облик живого, а не канонизированного артиста. И тем интереснее по прошествии лет снять с полки пластинку и продолжить размышления на тему "кто был Рихтер", которым нет конца...

«Культура», 17/23/2005.

ВЛАДИМИР АШКЕНАЗИ: "ГЛАВНОЕ - ВЫЖИТЬ В ПРОФЕССИИ, НЕ ПОТЕРЯВ УВАЖЕНИЯ К СЕБЕ..."

 

Автор: Евгения КРИВИЦКАЯ

 

Владимир АШКЕНАЗИ - прославленный пианист и дирижер - в России ныне желанный гость. За годы артистической карьеры сыгран почти весь фортепианный репертуар, артист пятикратно награждался самой престижной премией в области звукозаписи - "Грэмми". Параллельно обратился к дирижерской профессии и здесь также добился успехов. Однако лишь после перестройки отечественная публика смогла живьем услышать этого выдающегося артиста, чье имя более 25 лет находилось в России под запретом. В 1963 году молодой артист, несмотря на благоволение властей и безоблачную карьеру, складывавшуюся в СССР, остался в Великобритании. Сам Ашкенази объясняет этот шаг, изменивший его жизненный путь, нежеланием жить в тоталитарном государстве, каким тогда был Советский Союз, становиться конформистом, как вынуждены были поступать многие деятели культуры. Так что внешняя безоблачность его артистической карьеры скрывает сложные, порой драматические обстоятельства личной судьбы. Об этом он написал целую книгу, назвав ее "Вне границ", об этом, а также о том, как порой переплетаются жизнь и творчество, Владимир Давидович Ашкенази согласился рассказать читателям газеты "Культура":

- Когда вы остались на Западе, как поначалу складывалась ваша карьера? Легко ли было привыкнуть к нравам совершенно другого общества?

- Самое главное для меня было выжить, не потеряв уважения к самому себе как к музыканту. Дело в том, что я уже был известен на Западе, но раньше за меня все решали Министерство культуры СССР, Госконцерт. Это было в чем-то удобно: я мог планировать свои гастроли со смыслом, так как они были очень редки. Теперь я должен был решать все сам - где, с кем играть, и за все последствия расплачиваться - тоже сам. Образно говоря, я оказался словно брошенным в океан, и нужно было доплыть до берега, чтобы выжить. Я смог это сделать - наверное, судьба благоволила ко мне!

Кроме того, если бы я остался в СССР, то мое развитие и становление как музыканта не только были бы совершенно другими, но и качественно оказались гораздо ниже. Я чувствовал себя пешкой в руках организаций, которые могли меня посылать или не посылать на гастроли. Я имел бы возможность общения со свободным миром только несколько недель в году. Я убежден, мне повезло, что я остался жить на Западе и, пройдя тернистый путь, сумел вобрать то, что мировая культура дает человеку.

- Это правда, что Министерство культуры вам не разрешило сыграть с Караяном?

- Действительно, в 1957 году, когда я еще жил в СССР и поехал с концертами в Германию, менеджер познакомил меня с Караяном. Я подошел к нему после какого-то из его выступлений, Караян пожал мне руку и деловито сказал: "Если будете выступать со мной, то придется играть Первый концерт Чайковского или Второй Рахманинова". Я ответил: "Рахманинов", - и наш совместный концерт запланировали через год. Но Министерство культуры меня не пустило, и следующая возможность выпала лишь в 1970-х годах. К тому моменту я уже имел прочное положение на Западе, и когда менеджер сказал, что будет пытаться устроить это выступление, я ответил, что, пожалуй, готов к общению с маэстро. Мы исполнили Четвертый концерт Бетховена, а потом произошел забавный казус. Я попросил его дать автограф на память на нашей совместной афише, и он написал: "Стефано Аскенази". Был когда-то такой пианист, давно умерший. И он решил, что я - тот Ашкенази. Обнаружив эту надпись уже дома, я решил найти человека, вхожего к Караяну, чтобы попросить его правильно написать мое имя. Это было сделано, и теперь у меня два автографа Караяна - с правильным и неправильным Ашкенази.

- Каковы ваши ощущения от совместного музицирования с таким выдающимся дирижером?

- Я испытываю колоссальное уважение к этому артисту. Он замечательно дирижировал тогда Четвертым концертом Бетховена, лучше - трудно себе представить. Хотя в тот период у него было плохое настроение, так как музыканты Берлинского филармонического оркестра выступили против его решения взять на работу одну выдающуюся исполнительницу-кларнетистку. Они ему заявили, что она якобы играет не в том стиле, как принято у них в коллективе. Думаю, ей просто завидовали. Караян был не властен заставить переменить их решение, но он дал ей возможность поработать два года - как испытательный срок, время которого как раз истекало. Так что это был момент острого противостояния между Караяном и его любимым оркестром - музыканты даже не встали, когда он поднялся за пульт на первой репетиции. Со мной тогда приехали жена и сын Дмитрий, которого я между репетициями представил маэстро. Когда Караян услышал, что Дмитрий кларнетист, то мрачно пошутил: "В этом оркестре нам как раз нужны кларнетисты!" Но вообще он ко мне отнесся замечательно и дирижировал, повторяю, великолепно.

- В нынешний приезд вы выступили в ансамбле как раз с Дмитрием - действительно великолепным кларнетистом. Вы часто даете такие совместные, семейные концерты?

- К сожалению, нет, так как не хватает времени. Программу, которая звучала в Москве, мы играли по всему миру, но промежутки между такими концертами длительные - год - два. Такая жизнь.

- А как вы считаете, не изжила ли себя форма академического концерта, и что нас ожидает в этом плане в будущем?

- Я не уверен, хочу ли я знать, что будет в будущем, а предсказать его все равно невозможно. Один из моих идолов - Гленн Гульд - думал, что в XXI веке ходить на концерты никто не будет: останется лишь звукозапись. Но он оказался не прав, хотя был чрезвычайно умным человеком, которым я очень восхищаюсь.

- Вы были лично знакомы с Гульдом?

- Да, я встречался с ним - он был важным музыкантом для меня.

- Кого бы вы могли еще назвать в числе своих кумиров?

- Многих, например Святослава Рихтера. Нас свел случай. Я, естественно, много слушал его, но никогда не заходил к нему за кулисы после концертов. Но в какой-то момент ему понадобился пианист для аккомпанемента на втором рояле Концерта Бартока. Его хороший друг Анатолий Ведерников тогда был болен, и до супруги Рихтера, Нины Львовны Дорлиак, дошли слухи, что я хорошо читаю с листа. Мне через знакомых передали приглашение Рихтера: "Свободен ли я, чтобы через пару дней прийти поиграть с ним?!". Конечно, я был свободен! Мы репетировали три дня подряд в классе N45 в консерватории с 10 утра до часу дня. Если в первый день я свою партию импровизировал, то к третьему дню уже играл правильно половину нот. Рихтер же, готовивший Концерт для гастролей в Будапеште, к концу наших совместных репетиций исполнял эту музыку фантастически. Удовольствие я получил колоссальное. Так началось наше общение. Мы с женой часто бывали в их доме, и как-то нас пригласили встречать вместе Новый год. Тогда там присутствовали Генрих Нейгауз, Ростропович, с которым Святослав Теофилович импровизировал на рояле в четыре руки легкую музыку.

- Вам доводилось играть ему?

- Дважды. Конечно, мне было страшно, но как-то я набрался смелости и попросил его послушать "Прелюдию и фугу" Танеева в моем исполнении. Это было как раз перед Конкурсом имени Чайковского. Когда я пришел, Рихтер был мрачен и принял меня в полутемной комнате. На мой вопрос он сказал: "Я в ужасном настроении. Учу наизусть соль-диез-минорную фугу Шостаковича и не могу доиграть до конца. Останавливаюсь". Я отвечал, что не верю этому. Тогда он сел, начал играть и почти сразу спутал текст. "Вот видите, не могу!" - воскликнул он. А я ему: "Не верю, это случайно, давайте еще раз". Он опять остановился. "Ну попробуйте еще. Бог троицу любит". И Рихтер сыграл, не ошибаясь, до конца. Он страшно обрадовался, повеселел и сказал: "Вы мне принесли удачу". Потом я ему исполнил Танеева, но в ответ он только сказал: "Все хорошо". Это была его манера, поэтому он так не любил педагогику.

А незадолго до моего бегства на Запад Рихтер начал готовить у себя дома постановку одной пьесы Мольера. Я репетировал роль аристократа, влюбленного в девушку, - ее играла Галя Писаренко. Племянник Святослава Теофиловича - Дима Дорлиак - исполнял роль моего слуги, весьма предприимчивого и хитроумного. У нас состоялась одна репетиция, где мне удалось блеснуть. Я должен был объясняться в своих намерениях Гале, что выполнил с удовольствием - она была очень хорошенькая и мне нравилась. Рихтер даже сделал комплимент моим актерским способностям. Но в спектакле я не участвовал, так как к тому времени уже остался за границей. И представляете, через лет 15 я гастролировал в Америке, давал концерт в Нью-Йорке, а Рихтер параллельно выступал в Вашингтоне. У меня был свободный день, и мы с женой специально прилетели на его концерт. Он играл замечательно - "Пестрые листки" Шумана и "Картинки с выставки" Мусоргского. Потом мы зашли к нему за кулисы поздравить, и его первые слова спустя столько лет были: "А на спектакле-то вас не было!".

- Поговорим о ваших предпочтениях в музыке. В следующем году отмечается 250-летие со дня рождения Моцарта. Как вы относитесь к этому композитору?

- Это более чем любимый композитор. Для меня он стоит в одном ряду с Бахом, Бетховеном. Пожалуй, больше никого и не прибавишь.

- А Шостакович?

- Конечно, я восхищаюсь его творчеством, но совсем в другом плане. Между Моцартом и Шостаковичем музыка пережила столько событий, столкновений - мир стал совсем другим, так что очень трудно их сопоставлять. Я бы сказал так: для меня произведения Шостаковича имеют огромное значение, но оно более сопряжено с атмосферой, окружавшей его в СССР.

- Знаю, что, исполняя его симфонии, вы часто комментируете эти моменты западной публике.

- Естественно, ведь слушатели должны отдавать себе отчет, что в музыке Шостаковича отпечатались обстоятельства его жизни - трагедия индивидуума и всей страны. У Моцарта, если продолжить тему, - абсолютная музыка. Наверное, какие-то личные события влияли на образный ряд его произведений. Например, ля-минорная фортепианная соната, написанная после смерти матери. Но это, скорее, исключение. В основном же его музыку трудно сопоставить с жизненными реалиями.

- А как вы относитесь к книгам Соломона Волкова о Шостаковиче, в частности, к скандально известному "Свидетельству", вызвавшему столько споров?

- По моему мнению, что бы люди ни говорили, дух его книг отражает то, что я сам помню о Советском Союзе тех лет. Считаю, что все приведенные суждения Шостаковича о себе, о жизни, оценки других композиторов звучат абсолютно правдиво. Так я себе представлял Шостаковича, так мне о нем рассказывали, когда я жил в СССР.

- Вы были лично знакомы с композитором?

- Немножко, хотя не входил в его окружение. Что касается Соломона Волкова, то я задавал ему вопрос насчет подлинности его диалогов с Шостаковичем. Но он не хотел на эту тему говорить, а рукописи его бесед у него на руках уже нет - он якобы кому-то ее отдал, и теперь она вне доступа. Конечно, все это можно интерпретировать по-разному. Но у меня, между прочим, есть номер журнала "Знамя" 1990-х годов, где опубликованы воспоминания Флоры Литвиновой, вдовы бывшего министра иностранных дел. Она там рассказывает о своей дружбе с Шостаковичем - во время эвакуации и позже, незадолго до его смерти. И приводит слова Дмитрия Дмитриевича о его встречах с молодым музыковедом из Ленинграда, которому он рассказывал о своей жизни. Вряд ли, если бы композитор встречался с Волковым только три раза, как утверждает его вдова, Ирина Антоновна Шостакович, он бы упомянул об этом.

- Теперь, когда нет идеологических преград, вы стали достаточно регулярно приезжать в Россию и, знаю, на Западе выступаете с молодыми российскими музыкантами. Вы интересуетесь новым поколением?

- Отчасти - некоторые из них мне время от времени играют, спрашивают совета. Например, Эльдар Небольсин, который сейчас получил здесь, в Москве, первую премию на Конкурсе имени Рихтера, - он мне позвонил и рассказал об этом. Эльдар исполнял со мной Первый концерт Шопена. Еще со мной сотрудничал Александр Гиндин, которого я впервые услышал на концерте в Российском посольстве в Берлине. Его игра мне очень понравилась, я подошел к нему, поздравил, и у нас завязалась дружба. С Гиндиным мы записали Первый и Четвертый концерты Рахманинова в первых редакциях. Они практически не исполняются, достать ноты очень сложно, так как их издавали один раз еще до революции. Но мне удалось найти партитуры этих редакций, и получилась, мне кажется, хорошая работа.

- Кстати, о конкурсах. Вы в сентябре нынешнего года возглавляли жюри Международного конкурса пианистов в Гонконге...

- Как правило, я стараюсь избегать участия в жюри конкурсов. Но в данном случае состязание организовали мои друзья в Гонконге, которым я симпатизирую, так что я не смог им отказать. Туда приехали прекрасные ребята, и первую премию получил российский пианист, отлично сыгравший в финале Третий концерт Рахманинова.

- В настоящее время вы возглавляете Оркестр японского радио и телевидения NHK. Расскажите, пожалуйста, об этом коллективе.

- Оркестр потрясающий, самого высокого класса. Все артисты - японцы, получившие образование в Европе. Однако точность исполнения, внимание к тому, что происходит, - фантастические. Они буквально горят желанием играть хорошо. Приведу вам такой пример. Мы исполняли с ними Третью и Четвертую симфонии Чайковского - сочинения хорошо выученные, записанные перед концертом на компакт-диск. В самом конце Третьей симфонии я с размаху воткнул себе дирижерскую палочку в ладонь, да так, что не смог ее вытащить. В антракте моя жена, друзья пытались мне помочь, но извлечь обломок не удалось, и меня повезли к врачу. А оркестр, объяснив ситуацию публике... сыграл Четвертую симфонию Чайковского без дирижера: первый скрипач, играя, со своего места показывал вступление. И все прошло великолепно! Так что оркестр просто уникальный.

- Какова ваша репертуарная политика?

- Я дирижирую всем, что мне интересно, - неважно, классика это или современная музыка. Программы прошлого сезона включали, к примеру, симфонии Бетховена N 4 и 5, Фортепианный концерт Шумана и "Альпийскую симфонию" Рихарда Штрауса, в январе мы играли "Реквием" Моцарта, затем - "Так говорил Заратустра" и Девятую симфонию Шуберта. В одном из концертов звучало произведение современного японского автора. Нынешний сезон мы открыли Восьмой симфонией Шостаковича и Скрипичным концертом Бетховена, в котором солировал Вадим Репин, а буквально на днях я дирижировал сочинением финского композитора Раутоваары "Книга видений", написанным по заказу NHK. Оно исполнялось вместе с четырьмя последними песнями Р. Штрауса, "Играми" Дебюсси и Второй сюитой из "Дафниса и Хлои" Равеля. Так что, видите, никаких ограничений.

Заглавие статьи

ВЛАДИМИР АШКЕНАЗИ: "ГЛАВНОЕ - ВЫЖИТЬ В ПРОФЕССИИ, НЕ ПОТЕРЯВ УВАЖЕНИЯ К СЕБЕ..."

Автор(ы)

Евгения КРИВИЦКАЯ

Источник

Культура,  №45, 17  ноября  2005, C.16

Место издания

Москва, Россия