«Советская музыка», 1967, № 8.

«…Вечера, которые нельзя забыть…»

В апреле текущего года С. Рихтер высту­пил в Париже. Музыкальная критика восторжен­но встретила его концерты. Здесь мы помещаем статью Мартин Кадье из «Lettres Françaises».

«О Рихтере говорить становится все труднее. Каждый раз повторяется чудо: Святослав Рих­тер сам становится музыкой. «Музыка, которая превосходит все оценки,— как пишет Арагон.— Музыка, через которую мы постигаем незримое, которая делает доступным недоступное».

Рихтер передает нам Прокофьева во всей его жизни, во всех его исканиях, так же как он вос­крешает для нас Бартока. Пятый концерт соль ма­жор ор. 55 — одно из последних произведений, написанных композитором до возвращения в Со­ветский Союз. Сам Прокофьев указал на главную художественную проблему, поставленную им пе­ред собой в данном сочинении: композитор обя­зан всегда искать новые средства выразительно­сти, создавать совсем другое мастерство, чем в предыдущих концертах. И Рихтер ищет и нахо­дит их сразу. У него точный размер, верность передачи, и тем не менее каждый раз он вос­создает все заново.

Прокофьев заставляет сверкать традиционный жанр концерта; захватывает и волнует нас в Ток­кате, пленяет богатством и пылкостью движения в финале (Vivo), а Рихтер дает максимум напря­жения в Токкате, раскрывая трагичность своего восприятия жизни, словно прочерчивая границу между жизнью и смертью. Одним резким дви­жением он рушит тонкую преграду, увлекая нас в необъяснимое... Он слегка согнулся над роя­лем: выражение его лица властное, углублен­ное — не от усилий, а от того, что он видит сквозь музыку; глаза прозрачны, ясны. Кажется, он творит любовь — волшебный ритуал — очень просто, совсем понятно. Он подчиняет своей иг­рой. Он, как говорится, «подчиняет голосу», от которого моментами захватывает дух. В этот ве­чер во время Larghetto его звук моментами был особенно величествен и чуть притушен. Нервная горячность в финале Токкаты, эта правдивость, присущая только ему. Кажется, будто он играет потому, что у него властная потребность подчиниться музыке и преодолеть трудности в борьбе. Эта легкость, наэлектризованность, эта нежность, эти быстрые сверкающие штрихи ослепляют нас. Затем он резким движением отрывает руки от клавишей рояля и уходит, отняв у нас покой.

В Народном национальном театре — потряса­ющий концерт! Рихтер у рояля! Он извлекает из инструмента самое прекрасное! Он захваты­вает вселенную! От сонаты ми-бемоль мажор № 52 Гайдна веет свободой, что-то между нерв­ной пылкостью и глубокой тишиной. Затем он играет три новеллетты Шумана (фа мажор, ре мажор и фа-диез минор). В них Рихтер сначала дает жестокость, резкость, решимость, почти ярость, и этим он еще больше подчеркивает нежность внутренней темы. Разумеется, его игра выразительна. Он художник и скульптор; он воз­действует своими могучими руками, разумом, си­лой воображения, богатой созидательной фанта­зией и внутренней мощной энергией. Его встреча с Шуманом впечатляет. Здесь полная зрелость, достижение высот мысли, прозрачная чистота воздуха горных вершин. Порой во второй новел­летте мы словно слышим покой безмолвия. В третьей — одной из тех, где автор достигает глубин (хотя, по его мнению, новеллетта весе­лая), у Рихтера глубокий диалог с самим собой, и, казалось бы, на грани растворения в нежности остается его несгибаемая воля...»