Г.Цыпин.

"Музыкальная жизнь", 1987, №16.

 ЗАСТАВИТЬ ВЕРИТЬ СЕБЕ

 

Я не ошибусь, если скажу, что Наталья Гутман и Олег Каган вызывают сегодня живейший интерес и специалистов, и любителей музыки. С именем каждого из них связаны многие яркие и примечательные события филармонической жизни последних лет.

 

И Гутман, и Каган довольно давно начали свой артистический путь. Она – после блистательного выступления на Втором конкурсе имени Чайковского; он – примерно в то же время, то есть с середины шестидесятых годов (за плечами у Кагана – музыкальные состязания в Бухаресте, Хельсинки, Лейпциге и Москве, где им были завоеваны медали различных достоинств). Все эти годы симпатии к ним не ослабевали, а возрастали: факт сам по себе знаменательный, если учесть, что многообещающих артистических дебютов ныне не так уж мало, а вот счастливых судеб на сцене не так уж много...

 

Как Гутман, так и Каган – артисты-универсалы. Оба свободно и уверенно чувствуют себя в самых различных слоях музыкального репертуара. Должно быть, можно вспомнить какие-то произведения, которые удаются музыкантам в большей или меньшей степени, вспомнить более или менее удачные их выступления, – однако определить их исполнительское «амплуа», очертить «от» и «до» облюбованные ими стилевые сферы я бы, например, не взялся: это значительно сложнее. Они играют практически всю музыку, написанную для скрипки и виолончели. У Гутман великолепно звучит Бах, Вивальди, Гайдн, Бетховен, Шуман, Брамс; в то же время она признанная исполнительница Прокофьева, Шостаковича, Шёнберга, Стравинского. Бриттена и других авторов XX века. Примерно то же могло бы быть сказано и о Кагане. В его программах, если взглянуть на их ретроспективу, Шютц, Рамо, Бах и другие старые мастера; много несомненных достижений у него в Моцарте и Бетховене, Брамсе и Равеле, Берге и Хиндемите; ему же, напомним, посвящен Третий скрипичный концерт Шнитке... Умение свободно интерпретировать музыку различных эпох, не замыкаясь в каких-то определенных репертуарных рамках, – отличительная черта современного музыканта-исполнителя. В этом, как и во многом другом, Гутман и Каган современны в лучшем смысле слова.

 

И он, и она прошли в искусстве довольно непростой, а, временами, извилистый путь, в ходе которого у них происходили те или иные изменения в исполнительском облике, манере. Особенно у него. Если в пору, когда Каган впервые появился перед широкой аудиторией, он привлекал прежде всего отличной игровой культурой, «школой», безотказным владением инструментом, если производил тогда впечатление в основном своей приятной, интеллигентной манерой музицирования, очаровывал красивым звуком, пластичной фразировкой, то сегодня публика видит перед собой крупного, сложившегося мастера. Сегодня в игре Кагана нельзя не ощутить какой-то особой, ему лишь присущей исполнительской интонации. И это, пожалуй, самое важное из всего, к чему он пришел в процессе творческой эволюции.

У Гутман метаморфозы сценического стиля, быть может, не столь заметны. Она сразу, с первых же шагов запомнилась своим резко очерченным творческим профилем. Но и она во многом ушла сегодня от себя самой – какой была, скажем, в начале шестидесятых годов. Как никогда ранее стали свойственны ее искусству духовная наполненность, психологизм, экспрессивность музыкальных высказываний... У французов есть пословица: любое сравнение хромает. И, тем не менее, хотелось бы сравнить Гутман с выдающейся советской пианисткой М.В.Юдиной – та же внутренняя убежденность в своей художественной правоте, творческая значительность всего, что делается на эстраде; тот же миссионерский подход к искусству – в сочетании с мужественностью сценического облика, императивностью тона, умением властно и уверенно повести за собой аудиторию.

 

И Гутман, и Каган с давних пор увлекались ансамблевым музицированием. Они бесчисленное множество раз выступали друг с другом; партнерами их были А.Любимов, Э.Вирсаладзе, М.Толпыго, В.Лобанов и многие другие музыканты. Особого упоминания, разумеется, требуют совместные концерты со Святославом Рихтером – встреча с ним стала поворотным моментом в их профессиональной биографии.

Все началось в семидесятых годах, когда Рихтер, Каган и молодежный ансамбль исполнили Камерный концерт Берга для скрипки, фортепиано и 13 духовых инструментов. Затем был сыгран цикл скрипичных сонат Моцарта; далее – сонаты Бетховена, Брамса, Грига, Равеля, Метнера, Хиндемита, Шостаковича, а также «Мифы» Шимановского. Гутман довелось исполнить с Рихтером виолончельные сонаты Шопена, Дебюсси, Бриттена. Кроме того, на творческом счету музыкантов трио Шумана, Франка, Чайковского, Шостаковича, ряд других камерно-инструментальных произведений.

 

Рихтер оказал огромное влияние на своих более молодых партнеров – хотя наверняка менее всего помышлял об этом. И Каган, и Гутман определенно изменились в чем-то, находясь близ него; это отмечалось и на страницах критической прессы, и в частных беседах музыкантов-профессионалов. Особенно заметными стали черты нового у Кагана. Появился «крупный план», масштабность и выпуклость интерпретаторских решений, сочность красок; видимо, искусство Рихтера послужило тут чем-то вроде катализатора. Да и Гутман заиграла с еще большим подъемом, свободой, внутренней раскрепощенностью.

 

Но воздействие Рихтера проявилось не только в чисто музыкальном отношении. Не только по исполнительской линии. Оно оказалось, как и следовало ожидать, более глубоким и многомерным, отразившись на художественных взглядах Гутман и Кагана, на их позиции в искусстве.

 

В беседе, текст которой приведен ниже, речь пойдет о работе над музыкальным произведением, об отношении к авторскому замыслу, о понимании функций и роли музыканта-исполнителя, о некоторых других проблемах. И во всем, что будет высказано моими собеседниками, нетрудно распознать, почувствовать отголоски рихтеровских воззрений на искусство – они ведь хорошо известны...

Более того. Возьму на себя смелость утверждать, что сама морально-этическая чистота искусства Гутман и Кагана, – то высокое нравственное начало, которое ощущается слушателями в их творчестве, – в значительной степени от общения с Рихтером. Действительно, встречаться с ним на протяжении многих лет, вместе выступать на сцене – и не взять от него чего-то самого важного, не заразиться его творческим духом, его мироощущением, – разве такое возможно?..

 

Готовить настоящий материал с Гутман и Каганом было непросто. Что ей, что ему давать интервью, скажем откровенно, особого удовольствия не доставляет. Гутман вообще несколько замкнута по своей природе (преображает и раскрепощает ее только сцена), не слишком словоохотлива – тем более, в разговоре на «общие темы». К тому же, она – да и Каган тоже – не склонна обсуждать некоторые сокровенные, интимные стороны своей профессиональной деятельности. Не любит пускать посторонних в свой творческий мир.

 

Тем ценнее все то, что они сочли, однако, возможным сказать в нашей беседе. Вернее, сочли возможным оставить, просмотрев литературную запись ее, сделанную с помощью магнитофона.

 

...Гутман и Каган давно уже идут рука об руку в искусстве и в жизни. Оставаясь каждый самим собой, они на сцене удивительно гармонично дополняют друг друга. Ими многое сделано, еще больше задумано сделать. Хотелось бы, чтобы все у них свершилось, сбылось

 

-------------------------------------

 

О.К. Бывает, что ученик сыграет пьесу по нотам, сыграет пусто, бессодержательно, а преподаватель считает, что часть работы уже проделана. Думаю, ученик в данном случае скорее приносит себе вред, чем пользу. Потому что нельзя учить сочинение, работая над исполнительской формой в отрыве от содержания!

Святослав Теофилович Рихтер говорит по этому поводу: «Что такое разбор? Не понимаю. Вот выучить произведение – это мне понятно».

В общем, постичь разучиваемое произведение целиком – и нотный текст, и смысл, заключающийся в нем, – вот в чем задача.

 

------------------------------------

 

О. К. Иногда – да. Но это особая тема разговора. Что же касается психологической самонастройки перед концертом, о которой мы заговорили, то Наташа права – все это крайне индивидуально; у одного бывает так, у другого иначе. Порой происходят совершенно непонятные вещи. Кто-то скажет вам за минуту до выхода на эстраду несколько пустяковых, ничего не значащих слов – и еще больше усугубит ваше нервозное, возбужденное состояние. А бывает и наоборот.

Со Святославом Теофиловичем Рихтером произошел однажды такой случай. Он страшно волновался перед очередным своим выступлением. Это было видно всем, находившимся с ним за кулисами. И вот кто-то заметил, обращаясь к нему: «Послушайте, вы же великий артист, а каждый великий артист должен хотя бы раз в жизни с треском провалиться на эстраде. Так не упускайте же свой шанс!..» Рихтеру так понравилась эта «логика», что он в результате дал один из лучших своих концертов.