С официального сайта Василия Лобанова http://www.lobanov.de/proza.htm#p5

Василий Лобанов. "Истории, которые я всё время рассказываю"

Рихтер

 

1. (Слышал от Олега Кагана)

Милан. Рихтер показывает Олегу город. Миланский собор. Воскресенье. Красиво. Голуби. Итальянцы (Рихтер вообще очень любил Италию). Вдруг - громкое нескладное пение хором. Это демонстрация (коммунистическая). Красные флаги. Идут, поют, орут. Их несколько сотен. У Рихтера кривится лицо. “Олег, что это такое?” - “Ну, Святослав Теофилович, это вот демонстрация” - “Какой ужас! Это просто безобразие! Это надо остановить! Так некрасиво!” - “Ну, как же это можно остановить?” - “А вот я сейчас их остановлю!” - “Святослав Теофилович, может быть, это опасно!?” - “Вот и прекрасно!”

И Рихтер выходит на середину улицы эдак за 20-30 метров до приближающейся толпы. Стоит неподвижно. Ничего не делает, просто стоит (надо представить себе его плотную, невероятно значительную фигуру, подбородок, немного выпяченный вперёд - он часто выпячивал его так во время игры, особенно в напряжённых местах...). Стоит. Демонстрация приближается. Так же громко и нагло орут, поют. Олег остаётся на тротуаре, с тревогой смотрит на всё это. Но вот выкрики становятся тише, люди замедляют ход, перестают петь. Наконец, шагах в 5-6 от неподвижного Рихтера вся эта многосотенная толпа останавливается, стоят совсем тихо, ждут. Рихтер тоже ждёт пару минут, потом поднимает правую руку и медленно и торжественно осеняет их крестом (православным, конечно - он ведь и в самом деле носил православный крест на груди). Так крестят злых духов. Не спеша отходит в сторону. Толпа начинает снова двигаться, но совсем медленно, и не поют больше, и не кричат. Так, в полной тишине, демонстрация идёт дальше. Рихтер и Олег провожают их взглядом, замечают, что некоторые, проходя мимо, опасливо косятся на Рихтера и быстро-быстро крестятся. Рихтер и Олег уходят.

2. (Слышал от Олега Кагана)

Toже Италия. На этот раз - драка. Дерутся мужчина и женщина. Оба пьяные. Дерутся страшно, в кровь. Вокруг - толпа восторженных зевак, которые подбадривают их. А Рихтер как раз сегодня купил себе светлое, мягкое, очень дорогое пальто. Опять: “Олег, что это за безобразие?” - Он решительно проталкивается в середину толпы, снимает пальто, бросает его на мостовую - в пыль и в грязь - и начинает на нём танцевать. Танцует дико, размахивая руками и что-то громко распевая себе в такт (Олег считает, что это был Концерт Чайковского, но может быть, он и ошибается). Драка прекращается. Все с недоумением и со страхом молча смотрят на танцующего Рихтера. Потанцевав ещё несколько минут, Рихтер поднимает пальто и они с Олегом уходят.

3. (Слышал от Рихтера)

В Житомире, когда Рихтер был ещё совсем молодой, он много раз ходил по ночам на холм над рекой, останавливался на краю обрыва, закрывал глаза, протягивал руки вперёд. Стоял так долго и ждал, что кто-то прилетит и коснётся его. Но никто никогда так и не прилетел.

(Это он рассказал, когда разговор зашёл о привидениях. “Вася, вы когда-нибудь видели привидения?” - Я ответил, что два или три раза в раннем детстве видел. Описал подробно, при каких обстоятельствах. Рихтер с некоторой явной завистью спросил: “Но вы действительно их видели?” - и потом рассказал вот это...)

4. (Слышал от Олега или от Ю.Б.) Прага. Роскошный отель. Рихтеру плохо с сердцем (кажется, вообще в первый раз так серьёзно). Вызывают врача. Кардиограмма. “Немедленно в больницу, это инфаркт!” - С трудом уговорили (терпеть не мог всего этого!). Носилки. “Да нет, уж до лифта-то я сам дойду!” - Входит в лифт. Врачи, санитары. Спускаются. Рихтер выходит из лифта, идёт к выходу, сперва медленно, потом всё быстрее, быстрее, проходит через вертящиеся двери на улицу и - исчезает! Его ищут весь день и всю ночь. Его нигде нет. Обзванивают всех его возможных знакомых - пусто! Паника в Праге и в Москве. На следующий день он появляется - совершенно здоровый, у него ничего не болит, врачи смотрят - ничего не находят, предполагают ошибку в диагнозе... А где он был, он никому не сказал.

5. (Слышал от Рихтера)

Рихтер играет 2-й концерт Брамса. В конце первой каденции громадный подъём к доминанте, и потом должен на полную мощь в долгожданном B-Dur’е грянуть оркестр. Рихтер играет и знает, что хорошо идёт. Вот он, этот подъём, вот она, доминанта, вот сейчас, сейчас, ещё один такт - и тут болван-дирижёр вступает - со всей своей оркестровой мощью - на такт раньше!! Полная катастрофа! Во время длинной оркестровой экспозиции Рихтер думает, что же делать? Настроение ведь совершенно испорчено, концерт погублен! Наконец, ему приходит в голову решение. С заговорческим и саркастическим лицом он смотрит в публику, готовясь вступить - на этот раз со своим громоподобным В-Dur’ом, после доминанты в оркестре - и - вступает на полную мощь, как только он умеет - на такт раньше! После этого, как он говорит, он совершенно успокоился и доиграл концерт до конца. “И самое удивительное, - прибавляет он, - это то, что дирижёр - можете себе представить?! - оба раза ничего не заметил!” - (Ну, в последнее я всё-таки поверить не могу, это уж он так, для красного словца!)

6. Схожий случай с концертом Шумана (но здесь я не уверен, с Рихтером ли это было или это такой общемузыкантский анекдот). Дирижёр берёт первый аккорд (октаву “ми”), не посмотрев на солиста, который, например, вытирает платком руки. Солист должен вступить сразу же после этой октавы, не успевает со своими аккордами, мажет. Всю первую часть он только и думает, как же отомстить. И, конечно, (снова саркастически, как заговорщик, посмотрев в публику) - начинает 2-ю часть неожиданно для дирижёра, и тот промахивается, не успевает... Справедливость восстановлена...

Но, конечно, можно сказать и как Д.: “Бедные Шуман и Брамс!”

7. В связи с предыдущим - Рихтер любил говорить о том, как важно во-время начать то или иное произведение. Например, перед сонатой си-минор Листа надо неподвижно сидеть и считать про себя медленно до 25-ти, и только когда публика тоже совершенно замрёт, в полной тишине взять эту первую октаву “соль” стаккато, а вот соль-минорную сонату Шумана надо начинать сразу, едва поклонившись, иначе не то настроение будет. По этому поводу он рассказывал следующую историю. -

Париж. Рихтера приглашают послушать концерт молодого французского пианиста. “Наша будущая звезда, необыкновенно талантливый мальчик!” - Полный зал Плейель. Первым номером должна исполняться как раз соль-минорная соната Шумана. Как все пианисты знают, она начинается с очень громкого и довольно длинного аккорда (трезвучие соль-минор). Молодой пианист очень нервничает, долго не решается начать (это его первый сольный концерт в таком знаменитом зале, да ещё, наверное, ему сказали, что Рихтер в публике). Он ёрзает на стуле, подкручивает высоту стула то выше, то ниже, поправляет причёску, достаёт платок, убирает платок, примеривается... Наконец, поднимает руки, нацеливается, замахивается, изо всех сил берёт аккорд - и, не рассчитав, по инерции головой ударяется об острый край рояля, падает, теряет сознание, Его уносят. Концерт отменяется, “и, - говорит Рихтер, -об этом мальчике больше никто никогда не слышал!”

8. Рихтер и Глен Гульд (эту историю я слышал от Бруно Монсенжона, с которым 3 часа ехали в поезде в Париж после одного фестиваля. Монсенжон - близкий друг Гульда, сделал много фильмов про него, а также знаменитый фильм о Рихтере. После смерти Рихтера был допущен к его архивам и издал книгу “Дневники Рихтера”. Знает, как он говорит, 18 языков, так что разговаривали мы по-русски. Кроме этой истории, которую см. ниже, рассказывал много интересного про Гульда, например, что тот не имел дома рояля, а занимался только

“в уме”, лёжа на диване и читая ноты. Потом приходил в студию и всё безупречно играл, а если что-то не получалось, какая-то нота не прозвучала, говорил “сегодня что-то инструмент не в порядке!” и уходил домой.)

Итак, однажды Гульд сказал Монсенжону: “Послушайте, почему у Рихтера такие плохие записи? Такой великий пианист и такие плохие записи! Он просто не умеет записывать! Я знаю, вы едете сейчас к нему на фестиваль в Тур, так скажите ему - я его приглашаю ко мне домой, он может жить у меня сколько угодно, хоть год, и мы сделаем с ним замечательные записи, он может играть всё, что он хочет, и я сам буду сидеть за пультом!”

Монсенжон поехал в Тур. Встречает Рихтера. “Святослав Теофилович, вам большой привет от Глена Гульда!” - “А. спасибо, спасибо, ну как он?” - “Хорошо, вот только что записал снова Гольдберг-вариации” - “Ну что, - говорит Рихтер, - делает он теперь все повторения?” - “Многие” - отвечает Монсенжон. - “Нет-нет, - говорит Рихтер, - надо обязательно ВСЕ делать!” - (Этот вопрос возник уже давно, во время первого и единственного визита Гульда в Москву, он играл тогда эти Вариации, а потом был у Рихтера дома, и тот попенял ему, что, мол, надо обязательно все повторения делать).

На следующий день Монсенжон, встретив Рихтера, передаёт ему приглашение Глена Гульда. Сказал, что Гульд будет сам сидеть за пультом, а Рихтер может жить у него и может записывать всё, что он хочет. (Что записи плохие, конечно, не сказал!) Рихтер: “Записи? Я ненавижу записи! Нет-нет, большое спасибо, но это невозможно!”

На следующий день они снова видятся. Рихтер теперь начинает сам: “Так что вы говорите? Записи? Так это же надо ехать в Америку! Я ненавижу Америку! Нет-нет, исключено!” - “Но это же не совсем Америка, - робко говорит Монсенжон, - это Канада!” - “Это всё равно! Оставим этот разговор!”

Следующий день. Рихтер: “Вы говорите, это Канада? Но туда же надо лететь! Я не могу лететь! Я ненавижу самолёты! Мне и врачи запрещают летать! Так что видите, очень жаль, но ничего не выйдет!” - Монсенжон (робко): “Может быть, на пароходе?..” - “Что? Это же, наверное, целую неделю ехать?! Нет-нет, не уговаривайте меня!”

Прошло ещё несколько дней. Наконец, в последний деь фестиваля Рихтер подходит к Монсенжону и говорит: “Знаете что, я подумал, это всё-таки очень интересное предложение, и я, пожалуй, согласен. Я даже готов лететь в эту ужасную Америку! Но у меня есть одно условие! Одно совершенно обязательное условие: на следующий год Глен должен приехать ко мне на фестиваль и сыграть здесь публичный концерт!” - А Гульд, как известно, уже много лет не играл публичные концерты, только делал записи, отклонял любые, самые лестные предложения, потому что стремился к полному совершенству, которое в живом концерте - невозможно! Так что, когда Монсенжон вернулся в Канаду и передал Гульду всё это, тот сразу же наотрез отказался, и из всего проекта ничего не вышло!

9. Мы с Рихтером едем на машине из Ленинграда в Минск. Чтобы скоротать путь, он предлагает играть в игру: каждый называет что-нибудь одно, что ему очень нравится, потом дальше по кругу, потом снова. Повторяться и повторять то, что сказал другой - нельзя. Когда это надоест, называть то, что очень НЕ нравится. (Я подозреваю, что главным образом ему хотелось узнать что-то про меня - он меня мало ещё знал, а двух других попутчиков - племянника Н.Л.Д. Митю и его жену Таню знал достаточно). Приехав в Минск, я по памяти (но довольно точно) записал рихтеровские высказывания.

Итак, что ему ОЧЕНЬ нравится:

- ковырять в ушах

- “Море” Дебюсси

- Вагнер

- молоко

- небо

- собор Св. Стефана в Вене

- котята

- рисовать пастелью (раньше)

- синий цвет

- халва

- путешествовать

- прошлое

- экипажи

- играть в Игру (его собственную, очень сложную, на доске с фишками, вроде “Кто первый”)

- судьба

- театр

- опера

- “Дон Карлос” Шиллера

- Мария Каллас

- глазные линзы (раньше)

- опасность

- долгие прогулки

- гранаты (фрукты)

- Симфония Сука

- 5-й ноктюрн Шопена

- Леже

- красивые люди

- свобода

- удачные концерты

- сушёная японская еда (чипсы)

- порт

- летать во сне

- вишни

- жареная картошка ломтиками

- устраивать праздники

- дурачиться

- запах свежего постельного белья

- лазить вверх

- колокола

- чихать

- Венеция

- Венера Милосская

- улицы Рима

- Парижские кафе

- вода в Вене (не уверен, вкус воды или вид воды?)

- каталогизировать

- старый Житомир

А вот что ему ОЧЕНЬ НЕ нравится:

- газеты

- Ленинград

- важность

- безликая архитектура

- немцы

- велосипед

- ждать

- речи

- получать подарки

- жуки

- змеи, гусеницы

- гражданские панихиды

- случай

- туя

- красный цвет

- Андре Жид

- удить рыбу

- ордена

- очереди

- шахматы

- спорт

- политика

- телефон

- телевизор

- эстрадные песни

- намёки (в которых скрыто порицание)

- умываться, бриться

- ботинки

- яхты

Из разговора с Лилией Григорьевной Батыревой:

 

И никто не говорил о Бресте как о провинции?

- Никто ни разу не сказал. Музыканты встречают в Бресте такую публику, что уезжают в восторге. Рихтер поражался, считал, что брестская публика дышала вместе с ним во время исполнения труднейших произведений.

 

Годам к сорока пяти у Рихтера наметились первые признаки гипертонии. Анна Ивановна была крайне встревожена. Она говорила:

- Подумать только! Давление! Да ведь он еще мальчик!

В медицину она не верила. Врачей сторонилась. Кто-то сказал ей, что в таких случаях не следует есть хлеб и очень полезна морошка или клюква. Она стала через день ходить на рынок за телятиной и клюквой.

Рихтеру готовилась отбивная размером с кепку и ставился литр клюквенного морса в банке. Это следовало употребить разом, без всякого намека на хлеб. Он слушался и выполнял все, как говорили. Это продолжалось довольно долго. Однажды, занимаясь перед концертом, он между делом ел свою котлету. Забывшись, он машинально отломил кусок хлеба.

Комментарий последовал мгновенно:

- Он хочет п....ть на эстраде!..

 

Летом она жила в Коктебеле. Снимала комнатушку с террасой. Рихтер приехал к ней на неделю, а она не хотела этого, боясь за него. Она считала, что солнце для него теперь опасно. Он уже чувствовал себя хорошо и уверял, что нет таких болезней, которые не проходили бы в Коктебеле. Тайком от нее он пристрастился к татарской бане. В этом он видел что-то пушкинское, что-то от “Путешествия в Арзрум”.

Баня была старинная. На крыше каменного сарая стоял дубовый короб, обмазанный дегтем. В него накачивали морскую воду. На солнцепеке вода в какой-то час-полтора страшно нагревалась. Обслуживал баню отъявленный пьяница - татарин Юсуп. Он клал человека на топчан под широченной трубой, торчащей из потолка, намыливал, отходил и дергал за веревку. Целая тонна нестерпимо горячей воды падала с грохотом, обжигая почти до волдырей. На этом все и кончалось.

 

Не прошло и трех дней, как Анне Ивановне сообщили, что видели Рихтера в татарской бане.

Она отправилась к банщику.

- Юсуп! Молчание...

- Юсу-уп!!

- Ну?

- Что ты нукаешь, дурак, выйди, что ль!

- Что тебе?

- Юсуп, хочешь три рубля? (Три рубля стоила бутылка водки. - Д.Т.) Знаешь, у меня живет такой длинный? Рыжий. Всё босой ходит.

- Ну?

- Чего “ну”? Бывает он у тебя?

- Ну, бывает.

- Так вот ты его больше не пускай.

- Как не пускай? Он деньги платит.

- Я сама тебе платить буду. Больше него заплачу. Не пускай, говорю. Скажи, баня сломалась. Понял, что ль?

- Ну, понял. Давай еще рубль.

Три рубля и рубль - это водка и пиво. Так оплачивалась услуга повышенной сложности.

Вечером Рихтер сказал:

- Знаете, баня сломалась. Чему там ломаться, не пойму. Хотел зайти. Интересно все-таки. Помните 'Путешествие в Арзрум'?