"Советская музыка" , 1995, № 3

 

Сколько незабываемых впечатлений принесли любителям музыки встречи с великим пианистом. Однажды он признался: «Я существо “всеядное”, и мне многого хочется. И не потому, что я честолюбив или разбрасываюсь по сторонам. Просто я многое люблю, и меня никогда не оставляет желание донести все любимое мною до слушателей». Действительно, Рихтер открывал людям неизведанные глубины Баха и Моцарта, Бетховена и Шуберта, Листа и Шумана, Чайковского и Рахманинова, Прокофьева и Шостаковича... Нет конца этому перечислению. Так было в Москве и других городах России, в европейских и заокеанских культурных центрах. Везде его концерты сопровождались триумфальным успехом. Впрочем, обычная артистическая мишура не особенно волновала музыканта.

Его творческий облик складывался под благотворным влиянием профессора Московской консерватории Генриха Нейгауза, который трепетно и восторженно ценил дар своего питомца. Напомним выразительный рассказ Генриха Густавовича, относящийся к 1960 году.

 

ВЫДАЮЩИЙСЯ ПИАНИСТ

СОВРЕМЕННОСТИ

 

Я всегда чувствую себя в затруднении, когда приходится говорить о Рихтере. И все же попытаюсь поделиться с читателями своими впечатлениями и наблюдениями.

Начну с первой встречи.

Случилось это двадцать три года назад. Студенты попросили прослушать молодого человека из Одессы, который хотел бы поступить в консерваторию в мой класс.

– Он уже окончил музыкальную школу? – спросил я.

– Нет, он нигде не учился.

Признаюсь, ответ этот несколько озадачивал. Человек, не получивший музыкального образования, собирался в консерваторию!.. Интересно было посмотреть на смельчака.

И вот он пришел. Высокий, худощавый юноша, светловолосый, синеглазый, с живым, удивительно привлекательным лицом. Он сел за рояль, положил на клавиши большие, мягкие, нервные руки и заиграл.

Играл он очень сдержанно, я бы сказал, даже подчеркнуто просто и строго. Его исполнение сразу захватило меня каким-то удивительным проникновением в музыку. Я шепнул своей ученице: «По-моему, он гениальный музыкант». После Двадцать восьмой сонаты Бетховена юноша сыграл несколько своих сочинений, читал с листа. И всем присутствующим хотелось, чтобы он играл еще и еще...

С этого дня Святослав Рихтер стал моим учеником.

 

Должен сказать откровенно, что учить Рихтера в общепринятом смысле слова мне было нечему. По отношению к нему я всегда соблюдал ;лишь позицию советчика – политику «дружественного нейтралитета». Однажды я попросил Рихтера подготовить к уроку Сонату Листа – произведение исключительно сложное. Через некоторое время он сыграл Сонату, и сыграл превосходно. Оставалось только дать ему несколько небольших советов да поспорить о трактовке одного эпизода, который показался мне недостаточно драматичным. На все это ушло минут 30-40. А обычно со своими учениками я работаю над этой Сонатой по 3-4 часа на нескольких уроках.

Хочу думать, что мои занятия помогли Рихтеру, но больше всего он помог сам себе, помогла его страстная любовь к музыке.

 

Я не перестаю повторять, что талант – это страсть. И Святослав Рихтер – блестящее подтверждение этих слов. В работе над музыкальными произведениями Рихтер действует методом, который я назвал бы «авральным». Он не откладывает трудные куски, а играет их, пока полностью не овладеет. Помнится, Рихтер впервые играл мне Девятую сонату Прокофьева, которую композитор посвятил ему. Одно место там мне казалось особенно сложным. .

— Как превосходно оно у вас получается! – заметил я Рихтеру.

— А вы знаете,– обрадовался он,– я просидел над ним несколько часов.

Познакомился я с Рихтером, когда ему было двадцать три года. О себе он говорить не любил. И я ничего не знал о его детстве, но однажды получил письмо матери Славы. Она подробно рассказывала о своем сыне, что он с малых лет проявлял незаурядные способности к творчеству. Самым любимым его занятием была игра в «театр». Во дворе со своими сверстниками он устраивал целые представления с музыкой, танцами. Сам был и автором, и композитором, и режиссером, и актером.

 

Родители определили одаренного ребенка в детскую музыкальную школу, но, очевидно, что-то пришлось ему там не по вкусу, и после нескольких уроков он перестал ее посещать. Но музыку не бросил. Все свободное время проводил за роялем. Руководил его музыкальными занятиями отец – замечательный, чуткий музыкант. Рихтер рано научился читать с листа и играл подряд множество вещей, начиная с фортепианных пьес и кончая операми и симфониями. Бывало, мать просила его отдохнуть.

— Ведь даже в театре бывают антракты, – говорила она ему.

Маленький Слава уступал ей и соглашался прервать свои занятия, но не более чем на 10 минут.

Примерно в восемнадцать – девятнадцать лет Святослав начал работать концертмейстером в Одесском оперном театре.

В 1945 году Рихтер завоевал первую премию на Всесоюзном конкурсе молодых музыкантов-исполнителей. С этого времени начинается его бурная концертная деятельность.

 

— Как же вам все-таки удалось овладеть вершинами пианистической техники? – часто спрашивают у Рихтера. (А техника у него действительно фантастическая. Один американец написал, что у Рихтера «десять рук».)

— Я просто очень много играл. Вот и все, – отвечает обычно пианист. И это так.

Но нельзя забывать об исключительных природных данных Рихтера, его гигантском виртуозном даровании и, главное, о его неповторимой способности проникать в самые глубокие тайны музыки. Рихтер – человек необыкновенной художественной одаренности. Я надеюсь, что когда-нибудь сбудется моя мечта, и я увижу его за дирижерским пультом оперного театра.

 

У себя дома, когда собираются гости, он часто устраивает театрализованные вечера по заранее разработанному сценарию и при этом увлекается невероятно. В Рихтере живет также и интересный композитор. Правда, сейчас он не пишет музыку, как это бывало раньше, но иногда садится за рояль и начинает импровизировать, чаще всего сочиняет музыку к фантастическим, им самим придуманным балетам. Это бывают необыкновенные вечера!

Есть еще одна страсть у Святослава – живопись. Мне не раз приходилось слышать от знакомых художников, что, если бы Рихтер профессионально занялся живописью, он достиг бы в ней таких же высот, каких достиг в области пианизма. Он и сейчас пишет очень много и мечтает в будущем отдаться живописи.

 

О Рихтере говорить трудно, потому что привычные понятия и слова, которыми мы характеризуем наших знакомых, верны и неверны по отношению к нему. Бесспорно, он очень интересный человек, но не в том смысле, как обычно принято употреблять эти слова. Бывает так, что просидишь с ним целый вечер, как будто ничего особенного он и не сказал, а уходишь с таким ощущением, что чудесно провел время, узнал что-то важное, интересное.

 

Некоторым кажется, что Рихтер постоянно погружен в себя, ничего вокруг не замечает. Но когда он приехал, например, из Чехословакии, по памяти, уже в Москве, нарисовал все, что там видел. И в этом была видна большая наблюдательность художника.

 

Не могу сказать, что я больше всего ценю в Рихтере-пианисте. Один музыкальный критик написал, что с Рихтера начинается новая эпоха в пианизме. Я думаю, что он прав. Вот как я понимаю эти слова: в мировом пианизме была эпоха виртуозной пианистической техники. Мир дал целую плеяду виртуозов. Рихтер также владеет этой виртуозной техникой, но он ее не подчеркивает, не выделяет, она как бы несет служебную функцию. В музыке для него важнее всего раскрыть ее философскую, поэтическую суть, поведать то, что он сам передумал и пережил. Отсюда строгий простой стиль исполнения.

 

Когда я слушаю Святослава, очень часто моя рука начинает невольно дирижировать. Ритмическая стихия в его игре так сильна, ритм так органичен, строг и свободен, что невозможно устоять против искушения участвовать в его исполнении. Любое произведение, будь это даже симфония, лежит перед ним, как пейзаж, видимый невероятно ясно с орлиного полета необычайной высоты, целиком и во всех деталях.

 

Я считаю, что в наше время пианист должен быть пропагандистом, как и всякий другой художник. Ведь мы тоже – инженеры душ. В Рихтере мне особенно дорого, что он не только доставляет удовольствие публике, но и открывает перед ней новые горизонты, как в известных произведениях, так и в новых. Он совершил своего рода подвиг, сыграв в концертах все 48 прелюдий и фуг «Хорошо темперированного клавира» Баха. Он широко пропагандировал мало исполнявшиеся у нас произведения Шуберта, Вебера, Листа, Шумана. К каждому концерту, а концертов очень много, он готовит что-нибудь новое.

 

Вообще работоспособность его поразительна.

Как-то поздно вечером шли мы после его концерта из Большого зала консерватории. Около Института имени Гнесиных Рихтер остановился.

– Я, пожалуй, зайду, позанимаюсь: через два дня у меня концерт в Ленинграде, – сказал он.

Рихтер «прозанимался» всю ночь. В 5 часов утра сторож зашел в класс и спросил у него: «Ну что, выходит у тебя?»

Более двадцати лет близко знаю я Святослава Рихтера. На моих глазах из безвестного студента он превратился в пианиста с мировым именем. Но в жизни он остался таким же, каким мы все его знали.

 

Удивительна его непритязательность, его скромность. Никому он не рассказывает о своих успехах, не хвалится рецензиями. Даже привычки у него сохранились прежние, студенческие. По-прежнему любит пешеходные и лыжные прогулки, исхаживая иногда по нескольку десятков километров в окрестностях Москвы.

Он честен и принципиален в отношениях с людьми, верен в дружбе, глубоко п безраздельно верен своему искусству.

«Музыкальная жизнь», 1995, № 2

 

СЛУГА МУЗЫКИ

 

Слава великого пиани­ста давно распространилась по всему миру. Везде его встречают восторженные овации слушателей и едино­душное признание рецензентов. Но он по-прежнему ос­тается человеком на редкость сдержанным и чистосердеч­ным. Меньше всего он скло­нен к рекламе, не особенно жалуя журналистскую бра­тию, тем более к саморекла­ме, чем частенько грешат его коллеги по артистическому цеху. Рихтер предпочитает высказываться за роялем.

 

Из прожитых восьми десятилетий шесть отданы концертной эстраде. К сво­им триумфам Святослав Рихтер шел, в отличие от многих современников, без всякой сенсации. Всего-то соревновательных успехов — одна только первая пре­мия на Всесоюзном конкур­се, да и та поделенная с. Вик­тором Мержановым. А ведь ему было тогда уже тридцать лет! Обычно успешное вы­ступление в музыкальном со­ревновании открывает та­лантливому исполнителю доступ к широкой аудито­рии, открывает двери боль­ших концертных залов. Для Рихтера тот послевоенный конкурс стал скорее опреде­ленным рубежом пианисти­ческой молодости.

 

И не столь значитель­ным. Все шло своим чере­дом. Лауреатское звание не изменило подозрительного отношения официальных хозяев к неординарному и слабо управляемому арти­сту. Его демонстративная аполитичность никак не со­ответствовала жуткой атмо­сфере конца 40-х — начала 50-х годов. Да и в дальней­шем он никак не вписывался в принятые советские стандарты. Это гораздо позже его осыпали всеми возможными наградами, вплоть до Героя Социали­стического Труда. (В сосед­стве с именем Рихтера это выглядит даже несколько комично...) На пути его ар­тистической карьеры при каждом удобном случае воздвигались разного рода рогатки. Сперва он был просто "невыездным", од­нако по мере роста извест­ности и признания пиани­сту позволили выступать в странах "социалистическо­го лагеря". Но вот, нако­нец, нашелся человек, взявший на себя груз ответственности, как бы поручив­шийся за музыканта. Это был директор Москов­ской филармонии М.К.Белоцерковский, в сопровож­дении которого Святослав Рихтер отправился за оке­ан. И представьте себе, вернулся (в отличие от ря­да коллег) в Москву... Все эти перипетии, кажется, не особенно волновали его, а главное, они не мешали публике выносить свой вер­дикт.

 

Больше вроде бы ника­ких биографических под­робностей. Впрочем, мы еще не напомнили о том общеизвестном факте, что творческий облик артиста складывался под благотворным воздействием Г.Г.Нейгауза, хотя послед­ний весьма скромно оцени­вал свою роль в этом про­цессе: "...в занятиях с Рих­тером я чаще всего придер­живался политики "друже­ственного нейтралитета" (но вовсе не пассивного). Он смолоду обнаруживал такое великолепное пони­мание музыки, столько вмещал ее в своей голове, обладая при этом чудесным природным пианизмом, что приходилось поступать со­гласно пословице: ученого учить — только портить. Вероятно, я ему помог не­много в развитии, но боль­ше всего помог он сам себе, и прежде всего помога­ла сама музыка, которой он рьяно и страстно зани­мался”.

 

Так, рьяно и страстно, Рихтер занимается Музы­кой на протяжении всех последующих десятилетий, вплоть до сегодняшнего дня. Богатства фортепиан­ной литературы практиче­ски безграничны. Тем не менее порой кажется, что Святослав Теофилович не оставил в этом океане неис­следованных маршрутов. В маленькой юбилейной за­метке наивной выглядела бы попытка даже только назвать имена композито­ров, появлявших­ся на рихтеровских афишах. В разное время его называ­ли непревзойден­ным "специа­листом” по Ба­ху, Моцарту, Бет­ховену, Шубер­ту, Шуману, Брамсу, Дебюсси, Скрябину, Про­кофьеву... "Я су­щество "всеяд­ное", и мне мно­гого хочется, — говорил пианист. — И не потому, что я честолюбив или разбрасыва­юсь по сторонам. Просто я многое люблю, и меня никогда не оставляет желание до­нести все люби­мое мною до слушателей".

Наверное, этим и объяс­няется повышенный инте­рес артиста к ансамблево­му музицированию, где его партнерами были и прославленные корифеи, и молодые музыканты. А ис­кусство аккомпанемента, если можно употребить это слово*, когда за роялем си­дит Святослав Рихтер! Его содружество с такими заме­чательными вокалистами, как Нина Дорлиак или Дит­рих Фишер-Дискау, — ис­тинный эталон исполнитель­ского искусства.

 

Встречи с Рихтером на­всегда врезаются в память. Такие "собеседники" от­крывают людям новые го­ризонты, обогащают ду­шу и интеллект человека. Как писал еще почти полвека назад профессор Я.И.Мильштейн, "му­зыка для Рихтера — род­ной язык, на котором он просто, естественно и в то же время непреклонно и властно излагает свои мыс­ли и чувства... Во все он вкладывает искренность, содержательность, необы­чайную устремленность по­рывов своей богато одарен­ной натуры". Может быть, поэтому так нечасты его словесные декларации, сра­зу приобретающие особый вес. Его девиз неизменен: "Я хочу прежде всего по­знавать музыку. Меня ин­тересует сама музыка. Я — слуга музыки"...